2011.07.29 | Елена Романюк
ФИШКА НОМЕРА
- Голтис, нам очень хочется услышать твое мнение о моржевании. Как ты пришел к тому, чтобы купаться в проруби, обливаться ледяной водой? Когда это все началось?
- Это началось лет примерно в девять. Вначале это было мальчишество. Каждого ребенка интуитивно тянет к воде, особенно к холодной. Я вырос в живописном краю, где есть горная чистая речка, в которой мы, мальчишки, просто продолжали купаться после того, как все нормальные люди уже потеряли интерес к купанию в более прохладное время года. Иногда зимой, играя в хоккей, когда лед был тонкий, мы проваливались под него. Благо, речка горная, мелкая — воды по пояс, максимум по грудь. Но мы азартные были. Провалился – ну и что – разделся, одежду выкрутил, пар с тебя идет, а ты оделся и дальше играешь, катаешься между пробоинами во льду. Такой экстрим получался. И никто из ребят не болел.
А где-то уже с пятнадцати лет это перешло в систему. Каждое утро после пробуждения моя тренировочная программа начиналась с окунания в речку в любое время года. Я окунался, и когда начинало уже кости ломить, выскакивал. Я стал замечать, что с ежедневным окунанием время пребывания в воде начало увеличиваться. Тогда я понял, что в этом процессе есть три фазы.
Первая фаза – это когда заскакиваешь в воду, а тебе холодно и страшно. Всегда страшно зайти в воду какому-то существу в тебе, которое не хочет, чтобы человек был здоровый, закалялся, а сердце и душа в это же время стремится к соприкосновению с холодной водой, ведет к ощущениям радостного экстрима. Потом наступает вторая фаза, когда тебе становится тепло и даже жарко. Ты сидишь в ледяной воде и чувствуешь, что вообще не холодно. Причем летом я больше мерз в воде с температурой +22…+240С, чем зимой.
Когда мне было двадцать лет, я провел такой эксперимент – мы с другом купались круглый год. В начале зимы, когда температура воды была +2…+40С, мы довели вторую фазу пребывания в воде до 15 минут, а в феврале уже до 40 минут. Мы бегали купаться в час ночи. Ледяная вода, которая заряжена лунным светом и светом звезд, такие откровения нам давала, это было просто чудо! В тех местах, где речка не замерзала — на порогах, мы заходили по грудь в воду и плыли против течения, получалось, что были на одном месте. Это такое счастье, такие ни с чем не сравнимые ощущения! Была бы возможность круглый год так заниматься, я бы только этим и занимался, правда, очень много килокалорий сжигается. И еще мы заметили, что у нас выросло КПД во всех отношениях – в отношении мышечной деятельности, выносливости, увеличились коронарные резервы сердца.
- И сколько времени прошло с начала эксперимента до момента значительного повышения КПД?
- Мы начали осенью каждый день бегать и купаться, ни одной тренировки не пропустили, а в феврале уже был пик подъема. Еще был один интересный факт, который заметили все, что у нас потемнела кожа — стала бронзового оттенка. Вот такой феномен. Потом наступает следующая — третья фаза, когда кровь от кожи приливает к внутренним органам, — тогда надо выходить. Потому что если задержать третью фазу, то будет переохлаждение. Нужно выходить из воды и быть красным как рак – это признак того, что длится вторая фаза.
- А как возникла идея экстремального плавания подо льдом, которое вы демонстрировали с командой «Эквитес»?
- Благодаря такому опыту плавания в ледяной воде, мы с командой «Эквитес» придумали «первый шаг» из «десяти шагов к Африке» – пронырнуть подо льдом. Мы заявили, что проплывем подо льдом сорок метров. Прыгаешь в одну лунку и выныриваешь в другую через 40 метров, притом ночью.
- Ого! А почему ночью?
- Я расскажу. Мы начали готовиться. И у Саши Комарова, и Кости уже был опыт купания в холодной воде по той системе, которую я с Джамесом разработали в 1982 году. Причем, это даже не моржевание, потому что моржевание допускается три раза в неделю и это простое кратковременное окунание, которое может быть не доведено до второй фазы. Но в этой системе, как было показано, самое драгоценное – это довести до второй фазы и держать ее.
Была глубокая холодная осень, льдом водоемы еще не покрылись, но вода была +8…+100С. Мы пришли в Гидропарк на Днепре искупаться, смотрим — моржи купаются. Мы разделись, все такие спортивные ребята, запрыгнули в воду, но тут же выскочили через три секунды, как пингвины. Мы в ужасе – холодно, а вышли на берег — ветер! Но нам же через полтора месяца нужно плыть подо льдом! Тут мы поняли, какую бредовую идею заявили, но отступать было некуда.
На следующий день мы снова пришли и заставили себя видеть в воде хотя бы 30 секунд. А «моржи» посматривают на нас и хихикают. Сначала я засекал время Костику и Саше, а они сидели в воде, потом менялись. Кажется – ерунда, но когда сидишь в воде, время так растягивается, и никак не верится, что еще не прошло 30 секунд. Сначала ребята возмущались, думали, что я над ними издеваюсь и заставляю сидеть в воде дольше. Но когда они мне засекали время, я точно был уверен, что теперь они прикалываются, но они не обманывали – время страшно долго тянулось.
Потом, когда время пребывания в воде уже довели до одной минуты, тогда наступает вторая фаза — потом тебе уже классно, а надо выходить, это на начальном этапе. Через месяц мы уже ныряли и плавали под водой на задержке дыхания и считали гребки. Вначале делали по 10 гребков – и череп не выдерживал, потом 15-20, постепенно дошли до 50 гребков.
Когда мы снова пришли через месяц в Гидропарк, льдом были покрыты уже огромные площади. Я стоял на берегу с секундомером, а Саша с Костей разделись, зашли в воду, нырнули и ушли под льдину. «Моржи» перепугались, подумали, что они утонули, но я их успокоил, сказал, что ребята ушли под льдину и скоро вынырнут. Так и произошло. После этого местные «моржи» уже не смеялись.
Был период, когда мы уехали в Москву, а пропускать тренировки нельзя ни дня, потому что один день пропуска – минус 3-4 предыдущих дня занятий. Если работаешь по этой системе, то нужно тренироваться ежедневно — вторую фазу выдерживать. Поэтому в Москве тоже надо было «поморжеваться». Мы пришли на Москву-реку, смотрим, а там лед полуметровый наверное – мы долбили его, долбили – ну никак, и никаких «моржей» вокруг нет. Мы разделись и закопали себя в снег. Лежали там, лежали, но все равно эффект не тот, нет такой плотности контакта, как в воде. Тогда пришли домой, набрали полную ванную ледяной воды и по очереди там лежали. Но в ледяной ванне лежать очень неприятно — хочется двигаться. Я оказался хитрее всех, пошел последний, когда ребята уже нагрели воду своими телами.
Когда подошло время акции, изменилась погода: было потепление и все растаяло – льда не было. Все журналисты были предупреждены, презентация «Эквитес» уже состоялась. Что же теперь делать, отменять акцию? Но мы решили, что лед будет. У нас была такая вера, и природа покровительствовала нам всегда. И как задумали, так и произошло — ударил мороз.
А теперь о том, почему мы ночью начали нырять. Первая тренировка была днем, мы вырезали лунки, натянули красную веревку, чтобы видно было, куда плыть. Я прыгаю первый, расстояние до первой лунки где-то 15-20 метров, а я смотрю – веревки не видно. Лунка большая — 2х2 м, я прикинул, что до нее несколько гребков нужно сделать, чтобы вынырнуть. Хорошо, что были аквалангисты, контролировали нас, потому что лунки из-под воды не видно совсем, а нырять надо. И тогда мы решили, что нужно нырять ночью и плыть на свет видеокамеры. Так и сделали, все нормально проплыли.
- Сейчас в твоей тренировочной системе ты используешь моржевание?
- Сейчас, если есть возможность, то я окунаюсь, если нет возможности, то просто обливаюсь холодной водой или принимаю холодный душ. Когда мы зимой уходим в горы, не упустим возможности поваляться в снегу. Еще здорово — банька и холодная вода.
Я всем рекомендую при любой возможности окунуться в холодную речку. Хотя бы раз в день просто окунуться и выскочить. Все знают, что это очень полезно.
- В чем польза, что при этом происходит в организме?
- При этом происходит колоссальное сжигание негативной энергии. Повышается вибрационный уровень клетки за счет положительного стресса и организм мобилизирует в себе силы для того, чтобы подстроиться к внешней стихии, к такому роду деятельности. Следовательно, усиливается иммунитет, что важно в любом возрасте, и особенно в детском. Поэтому я бы рекомендовал всем матерям закалять детей: для начала хотя бы обтирать ребенка прохладной водой, потом обливать водой, постепенно снижая ее температуру и доводя до ледяной.
Вообще совсем не обязательно долго купаться в холодной воде. Даже при кратковременном окунании очищаются вихревые потоки. Если меридианные зоны, энергетические центры забиты сущностями, которые питаются энергией страдания людей, то за счет повышения вибрационного уровня клетки они отслаиваются, изгоняются. Таким образом прекрасно лечится депрессия.
- Можешь ли ты назвать какие-то правила взаимоотношений с ледяной водой? Ты уже сказал о трех фазах, есть ли еще какие-то правила или пожелания?
- Если ты настроился окунуться, то ни в коем случае не надо заходить в воду медленно. Если ты долго думал, пока стоял, то ноги уже замерзли. Нужно прыгать в воду сразу, тогда получается мощный физиологический стресс, он проходит сразу по всей системе, очищает все центры. Если мешкать, то произойдет энергетический сбой и не будет нужного эффекта. Если решил — надо сразу. Если водоем вначале мелкий, нужно просто очень быстро пробежаться и упасть в воду. Для этого достаточно воды по колено.
Надо обязательно с головой окунаться. Это связано с энергетикой. Тогда включается полный энергетический цикл. Представь себе, что ты окунаешься по шею, а та негативная энергия, которая содержится в голове: в мыслях, в тысячелепестковом лотосе или в третьем глазе, — она не разряжена, поэтому не сжигается весь негатив. Если ты голову не окунаешь, то нет завершенной энергетической цепи. Это все равно, что взять меч, разогреть его, потом нужно его закалить, а ты берешь и закаливаешь его только до половины, тогда остальная часть будет слабой.
Вообще не обязательно вводить моржевание в систему. Можно использовать окунание периодически, когда есть такая возможность. К примеру, катаешься на лыжах и видишь горный источник — раздеваешься и ныряешь туда. Не надо бояться, что если ты мокрый, разогретый, то простудишься. Простуда всегда связана с длительным переохлаждением, а мощный физиологический стресс только на пользу.
- Ты говорил, что тебя тянуло в холодную воду с детства, но все-таки на самом деле на речку больше тянет летом.
- Да, но мальчишек, таких обалдуев, тянет в любое время года. Это общение с природой. А как можно зимой прекратить общаться с природой? Речка – это живая стихия, живое существо. Она всегда зовет человека очиститься, сжечь негатив и взять чистую, светлую энергию. А какая сила у водопадов! Все водопады в Карпатах ледяные. К водопадам приходят все: и взрослые, и дети, — раздеваются — и под эту холодную воду! Нужно иметь открытое сердце для природы. В такие моменты, когда ты открываешься для природы, природа тебе дает эту энергию.
А страх воды вселяют нам сущности, которые говорят, что это холодно, ты простудишься. Наоборот, холодной водой лечатся многие заболевания. Благодаря физиологическому стрессу, мощному психо-эмоциональному состоянию, за счет повышения иммунитета и активизации турбулентности, активизации ферментативно-гормональных центров и поверхностных слоев, за счет разжигания внутреннего огня идет мощное исцеление. Многих людей, которые открылись для принятия этой информации, исцелились благодаря окунанию.
2011.07.16 | Елена Романюк
ФИШКА НОМЕРА
В очередной раз мы встретились с Голтисом – профессиональным путешественником, потомственным целителем, специалистом по выживанию в экстремальных условиях, автором уникальной тренировочной методики – после его возвращения из Испании, где съемочная группа британской телерадиовещательной компании BBC по заказу испанского телеканала “Majestic” снимала документальный фильм о методике экстремального очистительного голодания. Под круглосуточным наблюдением группы авторитетных медицинских экспертов и недремлющим оком видеокамер Голтис проголодал сорок три дня, причем первые двенадцать дней – “всухую” – без воды… Этому беспрецедентному событию мы уделили особое внимание в видеоматериалах проекта “YOГА”. А интервью наше посвящено совсем другой истории. Хотя без голодания не обошлось и в ней…
Иран, город Мешхед, тюрьма госбезопасности, камера смертников… Обвинения в шпионаже в пользу США, допросы с особым пристрастием… Понятно, воспоминания не из приятных, но все-таки… Каким чудом тебе удалось оттуда выбраться?..
“Что бы ни делалось – все к лучшему…” Вся наша жизнь – цепочка испытаний, результатом которых становится осознание. И если с тобой случается что-то из ряда вон – ну, совсем, казалось бы, плохо и деться некуда – глупо спрашивать: за что? Зачем –вот правильный вопрос. Любое испытание –всегда шанс. Бог не наказывает нас, а всего лишь позволяет нам учиться. Если бы тогда –в девяносто седьмом в Иране – я отнесся к ситуации иначе, мы бы с вами здесь сейчас не беседовали… Поскольку реально ситуация была из разряда тупиковых. Во всяком случае, как мне по ходу дела объяснили, до меня из подобного расклада выбраться живым не удавалось никому …
Но ты ведь не раз ходил по самому краю…
Я и не говорю, что это был единственный раз в моей жизни, когда я оказался на грани жизни и смерти… Я о другом… Когда со мной случалось что-то, что требовало от меня стопроцентного присутствия сейчас и здесь, стопроцентного вложения всех душевных и физических сил, я каждый раз от всего сердца благодарил Господа за то, что Он не оставляет меня, за то, что дает возможность учиться… Проходил год, два, иногда пять… или даже семь… и я понимал, зачем мне было необходимо то или иное испытание, ради чего Бог проводил меня сквозь ту или иную критическую ситуацию…
Но по ходу дела в самих ситуациях ты ведь всегда стойко переносил “все тяготы и лишения”…
Ну… По мере сил и возможностей старался… Хотя не могу сказать, что стойкость моя неизменно носила безупречно и стопроцентно голливудский характер. Откровенного малодушия, понятно, старался не допускать, но отчаяние… Я когда понял, куда попал, понял, что именно из этой камеры смертников никто никогда живым не вышел, – я на какое-то время почувствовал себя несколько не в своей тарелке… Я даже подумал: “Боже, неужели Ты оставил меня теперь?” Все, что было со мной раньше, – перелом позвоночника, укусы ядовитых пауков в джунглях, укус ядовитой змеи в пустыне Калахари – это все было понятно. Зачем, почему, что осознать, чему научиться… Но камера смертников в тюрьме иранской госбезопасности?! Этого я понять не мог. Обратного пути нет – это было очевидно. Но куда дальше?! Неужто – ТУДА? Или?.. Или что?.. Короче, я был в замешательстве… Может, задача – умереть достойно? Там ведь это сделать не так просто. У них применяется двенадцать видов смертной казни – один другого приятнее… И никаких шансов избежать. В особенности – для иностранца, который к тому же еще и шпион… Это – все, труба… Я ведь у них как американский шпион проходил…
А что, это очень плохо – американский шпион в Иране эпохи исламской диктатуры Аятоллы?
Если попался – то да. Совсем плохо. Хуже не бывает… Наметился, было, поначалу эфемерный шанс, что замолвят словечко, чтобы убивали все-таки не сильно долго и, ну, не так больно, как положено убивать настоящего американского шпиона… Но этот шанс быстренько испарился, даже не начав складываться… В общем, где взять силы, чтобы умереть достойно – вот главный вопрос, решением которого я в основном занимался. В промежутках между допросами… Потому что на допросах было не до того… Знаете, как я завидовал замученным в сталинских застенках и в Гулаге? Их-то хоть на родине мучили… В среде единоверцев… Впрочем, даже если бы там были буддисты, индуисты – все равно как-то было бы легче – как-никак немного “свои”… Но вокруг меня были только мусульмане. Совсем чужие по мировосприятию люди… Более чуждые нам, чем даже китайцы или корейцы… И мне пришлось учиться понимать и принимать этих людей такими, какие они есть… Я ведь был один… А они были всеми остальными… Нет, тем, кто сидел в сталинских тюрьмах и лагерях, я определенно по-хорошему завидовал… Ведь их окружали такие же, как они… Конечно, это вряд ли кого-то особенно утешало… А меня бы утешило – ну, чуть-чуть хотя бы… Короче, чувствовал я себя скверно – ребенком беспомощным. Нет, птицей, которой крылья с корнем выдрали…
Но… Если принимаешь любую судьбу, если уверен, что все всегда к лучшему, если никогда ни при каких обстоятельствах не осуждаешь Господа и не теряешь веру в то, что все есть промысел Божий, ты всегда найдешь правильный путь… Главное – слушать голос сердца… И ему следовать. И тогда случается “обыкновенное чудо”. Прошло семь лет, прежде чем я понял, зачем сидел в иранской камере смертников… И почему вышел оттуда живым.
И зачем?
Чтобы написать книгу. Красивую добрую книгу про замечательный мусульманский народ, для которого законы Бога превыше всего, о вере, любви, силе духа и голосе сердца… История смертника, ожидающего казни в чужеземной тюрьме, станет сюжетной канвой, в которую потоком воспоминаний вплетутся рассказы о разных людях и событиях…
А название придумал? Или потом?
Нет, не потом… Название уже есть. Во сне пришло. “Исповедь смертника”. То, что испытывает человек, находясь на грани жизни и смерти, – истинное откровение. “Каждый умирает в одиночку”… Наедине с самим собой. Диалог души с Богом. Досужий ум затихает, внутренняя болтовня прекращается. Остаются только духовная сущность – и Бог. В тишине. Безмолвный диалог в пустоте… Даже, скорее, монолог Бога в тебе… Находясь в камере смертников, я по-новому осознавал свою жизнь – мгновение за мгновением…
Я был готов к мучительной смерти, прекрасную жизнь, в которой я не хотел бы изменить ни единого мгновения. Моя душа была переполнена благодарностью к Богу за то, как Он провел меня сквозь эту жизнь…
Может, расскажешь по порядку: каким образом ты – мирный профессиональный путешественник – угодил в тюрьму иранской госбезопасности, да еще и в камеру смертников, причем не просто так, а в качестве американского шпиона?.. А ты когда-нибудь был американским шпионом?
Американским – не был. Впрочем, и советским – тоже не был… Не шпионом –был. Советским… А шпионом – не сложилось…
А если с самого начала…
Начиналось все так же, как в истории со змеей – с вещего сна. Месяца за два до событий во время сна ко мне пришла информация о том, что мне предстоит попасть в иранскую тюрьму и сидеть в камере смертников…
Что, прямо тюрьма приснилась? Иран, люди иранские, тюрьма, допросы?…
Нет, “видеоряд” был другим, но “вложенную” информацию относительно того, к чему он, мне удалось “снять”. И “сущностное вложение” как раз и “вывело” меня на такую вот радостную группу понятий: Иран, тюрьма, камера смертников… Приятный такой себе ассоциативный ряд. Коротенький, правда, однако трепет все равно внушает…
Как выглядел “видеоряд” твоего вещего сна?
Отвратительно. Я вдруг обнаружил себя в деревянном ящике и понял, что меня похоронили заживо. А ящик… Ладно бы – гроб. Так нет: ящик – вовсе не ящик даже, а ящичек… Кубик такой, неудобный… В гробу чего – в гробу лег, руки ноги вытянул – и помирай себе спокойненько. А тут – закопали в ящике чуть ли не овощном – лежу, калачиком в три погибели скрюченный – и никаких шансов… Все тело затекает, дышать невозможно… И вот я задыхаюсь – во сне – и понимаю всю безнадежность своего положения – и осознаю, что мне осталось лишь одно: просить Господа, чтобы дал мне силы умереть достойно… И я просил, исповедался и слова нашел в самой глубине души… Потому что не в страданиях тела была главная проблема, а в невыносимых душевных мучениях…
А тут еще демон является – это все в том же сне – и говорит: “Вот, все, попался!.. Теперь будешь мучиться! То, что сейчас, – это цветочки… А вот как возьмемся мы за твою душу потом – в загробном мире – о-о, вот тогда узнаешь!..”
И тогда мне стало страшно. Так страшно, как никогда до того не было… Сплю – и чувствую страх, от которого вот-вот и по-настоящему на тот свет отправиться недолго. Страх, правда, странный такой. Я боялся не собственно дьявола и не того, что со мной происходило прямо в тот момент – я ведь знал, что это сон… Нет, страх мне внушали мои собственные слабости и те грехи, которые в жизни сотворил, те испытания, которые не сумел пройти… Я понял тогда, что нет ничего страшнее, чем угодить в антимир… Оттуда выхода нет, существовать там душе невозможно… Но приходится… Вот где страдания… Причем вечные.
И я начал в своем сне молиться Господу и исповедоваться в своих грехах. Я понимал, что у меня еще есть мгновение – момент истины, когда можно успеть сказать Господу: “Боже, я не всегда жил по Твоим законам, я не прошел многие испытания, я слаб, и прости меня, Господи, за то неправедное, что я в своей жизни совершил”. Исповедь смертника… И именно эта исповедь в какой-то момент переломила ход событий в моем сне. Демон куда-то делся, я почувствовал силу. Сначала внутри себя… Потом пришла внешняя Сила, ощущение присутствия кого-то, кто сказал… Нет, не сказал, а подумал… Нет, не подумал, а… Короче, никаких мыслей, никаких слов, но и так все ясно… А текст примерно такой: “Вот, Голтис, благодарность тебе объявляется за твою веру и за исповедь твою, и коль выпадут тебе тяжкие испытания – благодари Господа, ибо сие суть самые сокровенные мгновения жизни”. Как-то так…
То есть, как бы “попустило”… Во сне. А потом?
Потом я проснулся. В Карпатах, в доме…
Это был твой дом? Твое “место Силы”?
Знаете, я не буду рассказывать ни о доме, ни о месте, где находится этот дом. В Карпатах, в горах… Этого достаточно…
Почему не будешь рассказывать?
Для меня это место – самое главное место Силы на планете. Не только для меня – для нас троих, тех, кто участвовал в “иранской эпопее”… Мы проходили курс голодания в горах, а потом спустились в долину и случайно оказались в этом месте… Нет, случайно такие вещи не происходят. Мы вышли на это место интуитивно… Там до сих пор уклад жизни людей такой же, как был триста-четыреста лет назад… Там все совершенно фантастическое… Восход солнца, утренний туман над горной речкой, изобилие трав и цветов… Когда я увидел это место впервые, я понял, что оно – “мое”. То самое единственное на планете заветное место, где я когда-нибудь останусь навсегда… Спустя десять лет после того сна мы с друзьями купили это место – участок земли со старым-старым домом… Так что теперь место на самом деле наше… Надеюсь, Бог не позволит мне погибнуть во время путешествия где-нибудь вдали от родины, и все выйдет именно так, как я увидел в тот момент, когда впервые попал туда… Когда-нибудь я вернусь в свое место среди гор и останусь там навсегда.
Дай Бог… Просыпаешься – и что дальше?
Так вот… Просыпаюсь я оттого, что старый гуцул щекочет мне щеку соломинкой и говорит: “Голтис, Голтис, давай вставай – солнце встречать, там птицы уже так поют… Идем, послушаем, а то ведь как солнце появится – замолчат…”
Я проснулся, он видит – что-то со мной не то… Старый мудрый гуцул – он все видит и чувствует. Спрашивает: “Голтис, ты чего? Что с тобой?”
Я ему сам сон рассказал и сказал, что именно он означал – Иран, тюрьма, камера смертников…
Дед внимательно меня выслушал и говорит: “На все воля Господа, главное – принимай все своим сердцем и принимай все по воле своего сердца, тогда все будет хорошо – даже если погибнешь – все будет хорошо”…
Я, знаете, постоянно анализирую… Что бы ни происходило со мною – всегда пытаюсь осознать и понять – зачем… Сломал позвоночник – через четыре года понял, для чего это произошло: чтобы использовать методику, которую я разработал для собственной реабилитации, в работе с детьми-инвалидами, от которых отказалась медицина. Змея укусила – тоже ясно: для того, чтобы понять, что даже там, где нет ни врача, ни вообще просто воды, в критической ситуации можно выжить, если слушаешь голос сердца и если твое намерение – не покорить мир, а постичь его и принять… Да… А вот с иранской тюрьмой… Я долго не мог понять – зачем это… Пока не сообразил, что должен написать книгу. И самое главное в ней должно быть вот что: не важно, какой у тебя цвет кожи, какова твоя религия, пусть даже ты – стопроцентный атеист – ты никогда нигде не останешься один, если живешь сообразно голосу сердца…Коммунист, закрывший грудью амбразуру, мусульманин, который поймал американского шпиона, бушмен без малейшего понятия о том, что такое церковь и кто такой Бог, – все они одинаково близки к Богу, если живут сообразно тому, что подсказывает им голос сердца.
Вот, смотрите, я выжил только благодаря тому, что обратился к “шариатской тройке” ( это вместо суда у них – как у нас при Сталине) от сердца к сердцу… И они приняли информацию, не закрылись… А ведь могли отмахнуться… Им за уничтожение шпиона премия очень серьезная, повышение по службе полагалось… Для них то, что они выслушали меня и приняли мои слова сердцем, – ого какой поступок!.. Тоже силы духа потребовал недюжинной. Им ведь потом пришлось объяснять начальству, почему не казнили шпиона, а просто отпустили на все четыре стороны… А там ведь страна такая –
никто ни с кем особо не церемонится, со “своими” – в том числе, ежели провинились… Особенно в приграничных районах – перманентное военное положение… Суд и следствие – по законам военного времени… По мусульманским законам военного времени. Но эти люди сделали выбор, они предпочли впоследствии решать свои проблемы, но ни в чем не повинного человека казнить не стали… Хотя казнить меня, повторяю, им во всех отношениях было бы очень выгодно…
Да… Но в то утро, когда я проснулся в Карпатах, ничего этого я еще не знал.
А собственно события начались с того, что мне и двоим моим друзьям – Саше Комарову и Саше Харюзову – сделали очень выгодное предложение – пригнать из Омана три крутых джипа. Мы все трое – путешественники, для нас такой вариант – просто мечта… Есть только одно “но” – Иран. Я рассказал ребятам о своем сне. Они говорят: “Да ладно, Голтис, не поедем через Иран, погоним машины через Сирию и Иорданию – тоже классные места для фото и видео”. Так и решили.
И вот мы – в Омане. Купили джипы – все в порядке, можно ехать. Ребята начали заниматься оформлением транзитных виз – сирийской и иорданской. С иорданцами – нет проблем, а Сирия визы не открывает ни в какую. Разными способами пытались, разные подходы пробовали, две недели потратили –
глухо. Путь через Сирию закрыт.
В конце концов я предложил – сам предложил – плюнуть на все и ехать через Иран. Действительно, ну за что меня в тюрьму сажать? Тем более – в камеру смертников… Машины абсолютно официально купленные, все документы в порядке, сам я – человек исключительно законопослушный, принципиально неконфликтный… Думаю – ну, проверить надо… А вдруг сон – никакой не пророческий? А если и пророческий – не верю я в абсолютно непоколебимую судьбу… Всегда что-то можно изменить. Так я думал. Ребята потребовали, чтобы я дал слово нигде ни по каким поводам не вступать ни в какие конфликты, общественный порядок никак не нарушать, никаких поводов для сомнений в моей благонадежности иранским властям не давать… В общем, едем через Иран…
Купили билеты на иранский паром, погрузили машины – плывем. И попадается мне на глаза агитационный плакат, а на нем – изречение главного Аятоллы: “Призываю всех мусульман до последней капли крови биться с иноверцами”. Веселое начало…
Паром прибыл в Бандрабас – иранский портовый город на Персидском заливе. И тут выясняется, что всю фото- и видеоаппаратуру по иранским законам необходимо задекларировать. Заполняешь декларацию, затем тебе выдают специальный ящик, туда вся твоя техника упаковывается, запирается на замок и опечатывается пломбой. На выезде из страны нужно предъявить неповрежденную пломбу. Если ты утаил фото- или видеотехнику, или же если на выезде оказывается, что целостность пломбы на твоем ящике нарушена – девять лет тюрьмы. Если только фотоаппаратура – семь лет. Если вдруг тебя поймают на том, что ты снимаешь видеокамерой, – немедленный арест. И если на пленке окажется хотя бы один военный объект – смертная казнь. А военным объектом в Иране считается любое “рукотворное” сооружение хозяйственного назначения. Попала в кадр опора линии электропередач – будь добр, становись к стенке… Снял случайно железнодорожное полотно в уголке панорамной проводки – изволь подставить шею под петлю… Бескомпромиссные ребята.
Но эти подробности мы узнали несколько позднее. А в Бандрабасе я решил камеру и фототехнику не декларировать. “Закопал” на самое дно рюкзака, а таможенным чиновникам сказал, что фото-видеотехники у нас нет. Соврал, стало быть… Ну, действительно, как я могу не снимать в Иране? Это же древняя Персия, таких уникальных ландшафтов, как там, вообще больше нигде нет… Я не собирался снимать в городах, где меня могла засечь полиция. Я решил, что начну снимать только тогда, когда мы выедем на дикую-предикую природу.
Пока наши машины проходили таможню, мы вынуждены были сидеть в Бандрабасе в гостинице. Нас уведомили, что выходить из гостиницы мы права не имеем, и взяли соответствующие расписки. В те времена в Иране законы совсем безумные были. За появление на улице в шортах и майке – три года тюрьмы… Вот. Сидим мы день в гостинице, я снимаю на видео вентилятор и думаю о том, что под боком у нас – Персидский залив и что неплохо было бы сходить туда поплавать… Хотели, было, ночью на бережок прокрасться, но что-то не сложилось – и слава Богу. Мы потом днем туда все-таки сходили и увидели, что бывает, когда прямо в море выливаются канализационные стоки. Без какой бы то ни было фильтрации, без отстаивания там всякого, без химической очистки. Короче – вот канализационный коллектор, вот – море, по канализации течет это самое оно и – прямо в море тут же непосредственно и втекает… И где-то километровая полоса моря вдоль берега грязной воды, в которой купаются местные жители в одежде. Слава Богу, думаю, что ночью купаться не пошли!.. Ну, и, разумеется, тихонечко так, “из-под полы” пофотографировал все это. Не для того, чтобы иранцев в западной прессе скомпрометировать – для себя, на память… Очень уж выразительные были картинки… Занятные кадры, наверное, могли бы получиться. Потом каждый день мы выбирались из гостиницы на нелегальные прогулки, и каждый день я что-то снимал. Но только фото. Никакой видеосъемки. Хотя, конечно, и с фотосъемкой можно было крепко попасть. Но это мы поняли значительно позже. А тогда я даже не подозревал, настолько серьезными могут быть последствия такой вот “туристической” фотосъемки. Я ведь целую пленку отщелкал… Лет пять, не меньше… А пять лет в иранской тюрьме…
Наконец выдали нам наши джипы. Ни на одной машине – ни одной царапины. Это нас удивило. Мы ведь видели, как парковали машины на пароме… У них там царапина, вмятина – ерунда, на такие мелочи просто не обращают внимания. А у нас отношение к этому другое. Поцарапали бы нам машины – мы бы долго с заказчиками расплачивались. Джипы-то не простые – “Мазда Марви”. Экспериментальная модель, разработанная специально для сверхдальних путешествий по бездорожью. Каждая машина – немало тысяч долларов. Всего таких машин была выпущена одна тысяча…
Машины в порядке – значит, Господь с нами, и все будет хорошо. Пророчество как-то на второй план отошло…
Но нам предстояло еще одно испытание – нужно было проехать по центральной улице Бандрабаса, так как объездного пути не было. И вот это был чуть ли не самый крутой автомобильный экстрим в нашей жизни. Светофоров нет, правил нет, все машины – битые, бамперами и боками друг друга пинают – это считается нормой… А нам ведь нельзя: вмятинка, царапинка – и мы “попадаем на деньги”. И на немалые… Уф… Но ничего, справились…
Да… Вот… Наконец выбрались на природу. Hезабываемый момент: ненавязчивая иранская цивилизация позади, перед нами – мир дикой природы. Закат, кроваво-красные скалы впереди… Подъехали поближе – а они на самом деле красные – сами по себе, не из-за заката… Пейзаж – прямо-таки марсианский: арки, столбы, фигуры замысловатые из выветренных камней… Я добыл со дна рюкзака камеру и начал снимать – первые кадры моей иранской видеоэпопеи. Несостоявщейся в итоге, правда… Заночевали в горах. Утром – рассвет – просто фантастика. Фиолетовые скалы вдалеке! Подъезжаем поближе – рассвет ни при чем: они и впрямь фиолетовые! А дальше – черные скалы, белые скалы… Нигде никогда ничего подобного мне видеть не доводилось…
Так началось наше путешествие по этой удивительной стране. Маршрут мы составили так, чтобы как можно меньше соприкасаться с цивилизацией. В результате путь наш должен был пройти по совершенно диким местам, таким, в которые нормального благоразумного цивилизованного человека палкой не загонишь, куда без специальных навыков и снаряжения просто-напросто никак не добраться… Мы там такое видели! Пейзажи невообразимые, горы выветренные и превратившиеся в настоящие музеи дивных скульптурных композиций, сотворенных самой природой… Цвета – трудно такое себе представить… И я снимал, снимал, снимал… Кино получалось – эх… Один раз забрались в кратер потухшего вулкана. Длинные пологие склоны на много-много километров вниз – в гигантскую конусообразную воронку… Спуск занял примерно полдня… В самом низу заночевали… А утром был рассвет… Это надо было видеть! По склонам гигантской чаши – насколько видит глаз – карабкаются рассыпающиеся горы – совершенно мертвые древние-предревние – полностью безжизненная пустыня… Мы былb просто поражены этим зрелищем… И только в одной стороне, где-то вдалеке над этой мертвой землей парят птицы… Мы поняли, что там есть оазис… Поехали туда. Часов через семь-восемь добрались… Эх, если бы эти съемки сохранились… Настоящие пещерные люди. Я понятия не имел, что на нашей планете еще такое существует… А на пути в Сиракс – это уже в конце путешествия, почти у границы с Туркменией – мы повстречались с настоящим торнадо. Громадный смерч, освещенный закатным солнцем – это нечто! Я сначала на джипе за ним гонялся, потом выскочил из машины… Кадры были такие, что!.. В общем, я даже об опасности забыл. Правда, часа через два гонок за смерчем ребята не выдержали и сказали мне, что так нельзя, что это слишком опасно. Потому что смерч довольно взрослый был, булыжники в нем парили – ну, совсем как птицы… Рокот такой стоял – ух!
Короче, закончили мы в кошки-мышки с торнадо играть и отправились дальше. Проехали Мешхед – это последний большой город перед пограничным Сираксом… Еще триста километров проехали, и вот – последний перевал… Перед перевалом мы остановились, чтобы отдохнуть несколько минут. До Сиракса – всего семьдесят километров. “Вот, – говорю, – видите, ерунда осталась – а я не в тюрьме, и все идет по плану…” Ребята поехали вперед, я задержался на перевале снимать последние кадры – предзакатное солнце. Встретиться решили на той стороне – за перевалом. Не выходя из машины, я открыл окно своего джипа и стал снимать табун лошадей. И тут – полицейская машина, в ней – двое… На этом перевале вообще раз в десять лет можно кого-то встретить, а тут – мало того, что мой джип стоит, так еще и полицейский автомобиль… Надо же такое… Увидели они меня, останавливаются. Выходит полицейский, затвор передергивает. “Видео-видео”, – говорит. Я создал видимость “хозяйственной суеты”, камеру быстренько на фотоаппарат заменил. Говорю, что, мол, не видео-видео, а фото-фото… Он – ни в какую. Видео – и все тут. И я понимаю, что попал. На английском, на русском – прости, говорю, отпусти с Богом. Достаю пачку денег – у меня специально была пачка “единичек” и прочей мелочи на чаевые и всякие разные “раздачи по ходу дела”. Он глянул – такая пачка денег – загорелись глаза. “Сработало!” – думаю. А он просмотрел пачку, увидел, что там половина купюр – по одному доллару, а остальное – двадцатки и пятидесятки, прикинул – понял, что орден получить за поимку шпиона выгоднее… И потом, я за ним наблюдал – за глазами его – и видел, что в основном его все-таки не деньги и не орден интересовали, а выполнение служебного долга. Шпион – враг народа – надо ловить…
Короче, арестовал он меня, сел в мою машину, ствол на меня навел. “Поехали”, – говорит. Так вот начал сбываться наяву мой вещий кошмар… И как-то сделалось мне совсем не того…
Спускаемся с перевала, вижу – ребята ждут, стоят возле своих джипов… Я притормозил было, но полицейский запретил останавливаться… Однако сказать им, что приехали – вот он – сон наяву – я все же успел. Они прыгнули в машины и поехали вслед за нами. Приехали в ближайшую воинскую часть, там сразу же с местным управлением госбезопасности связались… Оттуда человек прибыл – стал допрашивать… У меня глаза завязаны были – как только входишь на территорию части – тут же повязку черную надевают… Так что того, кто меня допрашивал, я не видел. Но по тону понял – патриот и спуску американскому шпиону не даст. Жестко допрашивал – с наездами, с унижениями, с провокациями… Русским хорошо владел… Чувствую – никак мне с ним не договориться… “Раскрой, – говорю, – сердце, увидь, что никакой я вовсе не шпион и народу вашему зла не желаю…” Куда там. “Мало того, – говорит, – что ты на ЦРУ работаешь, так у тебя еще и машина вся наркотой напичкана!..” А я-то знал, что никаких наркотиков в машине у меня не было… А мне только за одну видеокамеру незадекларированную девять лет тюрьмы уже было положено… А еще и наркотики?!.. – это все – лет двадцать, а то и оле не жилец… Впрочем, в тот момент мне еще не объяснили, что я теперь вообще уже в принципе не жилец, причем очень даже в ближайшее время, поскольку – шпион. Американский… А американский шпион в те годы в Иране был не жилец по определению – если попадался, конечно… Вот… Я ему и говорю, что наркотиков никаких нет и не было, что неправ он, и пусть лучше сердцем почувствует, что я не… Да, я снимал кино, но это кино – о фантастической природе вашей страны, об удивительных людях, которые в ней живут… Ну, возьми, просмотри пленки – сам все поймешь… Нельзя меня свободы лишать за то, что я хотел запечатлеть красоту твоей родины… И в конце концов он мне поверил… Я почувствовал, что его сердце открылось… Он сказал: “Я верю тебе, я вижу, что ты – и впрямь честный человек, и лично я готов отпустить тебя прямо сейчас на все четыре стороны, но информация о твоем задержании уже ушла в центр – в Мешхед, и теперь я обязан отконвоировать тебя туда. Там с тобой будут разбираться представители вышестоящих инстанций. И я не могу тебя отпустить – это слишком дорого мне обойдется. Я просмотрел твои пленки, да, на них – природа. Но там есть и три военных объекта…” Я начинаю вспоминать – какие там могут быть объекты… Был эпизод – мы проезжали вплотную к зоне боевых действий между Ираном и Афганистаном… Бомбы, взрывы, стрельба, пушки, ракеты… Мне демон тогда нашептывал: “Сними, Голтис, смотри, какие кадры…” Но я не послушал. И правильно сделал. Потому как если бы снял – тогда уж точно меня бы ничто не спасло… Дальше вспоминаю – и не могу вспомнить. Не снимал я никаких объектов – ни военных, ни невоенных. Может, думаю, они сами уже “навписывали” в мой материал какие-то объекты, чтобы мне было не отвертеться?.. А он говорит: “Вот – кусочек железной дороги, высоковольтные провода и высоковольтный столб”. “Так это ж разве объекты?” – говорю. – “Не объекты никакие это вовсе, а просто при панорамировании по краю кадра попали детали пейзажа такие вот антропогенные…” А он и объясняет, что в условиях военного времени – а у них в стране все время, какое есть, – всегда военное – любой хозяйственный объект становится военным… В особенности – антропогенный… Но все равно, говорит, отпустил бы меня, только теперь уже не может – приказ есть приказ… Тем более – в условиях военного времени… “Единственное, что я могу сделать для тебя, – попробовать договориться, чтобы не очень сильно пытали и смерть тебе выбрали бы полегче и побыстрее…” – вот что он сказал. И тут я понял, что до этого момента не представлял себе, насколько серьезно попал… О тюремных сроках речи вообще не было. Максимум, на что я мог рассчитывать, – это не самые страшные пытки при допросах и не самый мучительный из двенадцати применявшихся в то время в Иране вариантов смертной казни… Вот так… И в этом он обещал по мере возможности посодействовать. Хотя гарантий дать никаких не мог… Так прямо и объяснил. Мне сделалось по-настоящему страшно… Я сказал ему: “Спасибо, брат”. А что еще я мог ему сказать?
Когда меня вывели за ворота, следователь разрешил мне попрощаться с друзьями и передать родственникам прощальные слова… Дал пятнадцать минут. Я видел, что ему не по себе – он явно совершенно искренне сожалел о том, как вот все вышло глупо и нелепо…
За те три часа, в течение которых меня допрашивали, мои друзья успели пообщаться с местными военными и уже знали, что участь моя предрешена. Никаких других вариантов, кроме смертной казни, в данном раскладе быть не могло… Это им объяснили однозначно и вполне доходчиво, несмотря на языковый барьер…
Подошел я к ребятам, иранцы поодаль стоят – не мешают типа… А ребята говорят: “Голтис, мы знаем, что ты сейчас нам ответишь, но нам все равно, мы за тебя уже все решили. И ты либо нам помогаешь, либо – враг по жизни… Значит так: конвой сейчас вырубаем – всех и быстро, прыгаем в джип – и в Сиракс по прямой дороге. Отсюда до Сиракса – рукой подать… Туркмены – это уже наши…” Я вижу, что они и впрямь решились. Хотя понимают, что шанс из тысячи – в лучшем случае один. Иранцев много, мы стоим у ворот части, все они вооружены, чуть что не так – набежит куча народу с автоматами… Изрешетят в момент… А ребятам сказали, что к ним претензий нет никаких и что они могут ехать дальше. Но они решили воевать… “На одной машине уедем, – говорят, – а две бросим. Потом денег заработаем – отдадим, сейчас важно только одно –тебя от смерти спасти”. Я говорю им, что шанс – один из тысячи, что бред это, абсурдная затея… Они говорят: “Мы так и думали… Но только если ты нам не поможешь, мы даже тот эфемерный шанс, который есть, упустим”. И я вижу, что нет выхода – надо самому их срочно вырубить, пока они не начали конвой крушить… А они уже направились было к автоматчикам иранским…
Я не дал ребятам начать действовать – стал бить, между нами завязалась драка, подбежали иранцы, на мне наручники защелкнули, повязку на глаза надели…
Ребята говорят: “Голтис, ну, что же ты наделал?! От последнего шанса отказался… Ну, перестреляли бы они нас – так ведь всех вместе… Короче, спасибо тебе за то, что ты до конца остаешься самим собой, мы тебя любим”. Я отвечаю, что это я их должен благодарить и что никогда не забуду их готовность отдать за меня жизнь… И на прощание ребята сказали, что будут ждать в гостинице в Сираксе – до тех пор, пока я не появлюсь живой, либо до тех пор, пока им не выдадут мое тело… Потом меня увезли – на моем же джипе…
В машине нас было трое: за рулем – следователь, его звали Ашхед, рядом с ним – я с завязанными глазами и в наручниках, сзади – конвоир с автоматом… Ашхед сказал, что ехать нужно очень быстро. Если бы нам удалось добраться до Мешхеда раньше полуночи, он бы договорился с дежурным следователем, которому предстояло меня допрашивать. Тогда тот меня бы не пытал, а результаты дознания сформулировал бы так, чтобы меня “не слишком сильно больно зарезали…” Потому что до полуночи как раз дежурил друг Ашхеда. Если же мы не успевали до пересменки, мне предстояло пройти все круги ада по полной программе… Глаза у меня были завязаны, но я чувствовал, что он гонит машину так быстро, как только может на горной дороге.
Пока ехали – разговорились. О жизни, о женщинах. Меня удивляло их отношение к женщине. Складывалось такое впечатление, что они считают женщин неполноценными существами. Чем-то вроде домашних животных… Скажем, едет семейство на машине. Мужик – за рулем, рядом место свободное, все жены с кучей детей – на заднем сидении, жара – сорок градусов… Ну, мужику нужна свобода и свежий воздух – а женщины пусть дышат чем умеют и как могут – это их проблемы… Я рассказал ему, что у нас в Украине к женщине отношение совсем другое – трепетное, нежное и уважительное… Джентльменское, скажем прямо…
И что – так всю дорогу о женщинах и проговорили?..
Нет, я вообще ему об Украине порассказывал… В итоге, мы с ним даже подружились. И когда подъехали к перевалу, он говорит: “Голтис, ты – северный человек, у тебя есть практика вождения по льду, по снегу, давай я сниму с тебя наручники, и ты сядешь за руль, чтобы мы время не теряли…”
Он снял с моих глаз повязку, наручники с меня снял, я сел за руль. Рулю – и думаю… Неужели это Господь дает мне шанс? Я – за рулем, рядом сидит следователь – бдительность потерял совсем, сзади – автоматчик – тоже расслабился. Руль вправо – машина в пропасть, я – выпрыгиваю на дорогу. А дальше все очень просто – до границы всего ничего, за ночь добегу, день пересижу – маскироваться на местности мне не впервой – не найдут… Ну, а на следующую ночь перейду туркменскую границу – и все… И потерь – всего одна машина. А шансов на успех – процентов девяносто. Ситуация – почти учебная… Но чувствую – что-то здесь не то… Сердце как-то не на месте… Убить двух ни в чем не повинных людей, которые просто исполняют свой долг… К тому же один из них ради облегчения моей участи осознанно пошел на грубейшее нарушение должностных инструкций… Он мне верит, а я его – в пропасть… Нехорошо получается, не по-сердечному… И я понимаю, что это тот самый демон, который меня в моем вещем сне доставал, явился теперь – и искушает…
Короче, отбросил я коварные мысли, еду дальше… Тут другая мысль в мозг вползает. Глупость какая! Зачем же их убивать, действительно? Смотри – следователь под правой рукой… Резкий тормоз – его бросает вперед – ребром ладони по шее сзади – автоматчик головой вперед в спинку переднего сиденья ткнется – его обратным ударом по макушке – они даже сообразить не успеют, что случилось… Пока очухаются – связать, на обочине аккуратненько уложить… А на машине уже сегодня можно до границы доехать и на ту сторону перебраться. Никаких проблем… Все живы и даже относительно здоровы. Ну, головы поболят некоторое время – без смещения шейных позвонков и сотрясения мозга вряд ли обойдется… Ну, выгонят со службы, может еще какие неприятности будут, но на свою душу грех убиения невинных я при таком раскладе не беру… Бить буду аккуратно, вполсилы… Или даже в четверть – им хватит… И шанс – почти на сто процентов реальный… Мы едем, Ашхед что-то говорит, вопросы какие-то задает, а я лихорадочно думаю – что делать?.. Нам по перевалу ехать еще примерно полчаса… Нужно решаться… Но как-то неправильно это – по голове человека бить, который сердцем тебе открылся… Нет, думаю, не буду… Изыди, сатана… И точно – отступился демон, и второе искушение растаяло…
Тут возникает третий вариант.
Да, бить людей нехорошо… Но вот смотри, поставь себя на его место. Если бы ты поверил человеку, который не шпион, и он бы просто попросил тебя отпустить его подобру-поздорову – что бы ты сделал?.. Если бы он к тебе обратился, ну, например, как-то вот так: “Голтис, ты же знаешь – я не шпион, ты хочешь облегчить мою участь, сделать так, чтобы меня не сильно слишком больно зарезали – так лучше сделай так, чтобы меня вообще не убивали. Подари мне жизнь – просто отпусти меня…” Что, если бы он вот так вот прямо и сказал? А ты бы точно знал, что он ни в чем не виноват, что не шпион он вовсе никакой?.. Ты бы отпустил? Сейчас – понятно, сейчас ты сам по себе, а не сейчас – давно, когда ты служил в… сам знаешь, где ты служил… тогда – что бы ты сделал?
Что бы я сделал? Отпустил бы… Да, точно отпустил бы. И он меня отпустит. Я в этом не сомневался. Конечно, ничего хорошего это ни ему, ни его семье не сулит. Работу потеряет – это точно. Но для меня ведь речь идет о жизни и смерти. Что важнее – выжить или не причинить страданий ему и его семье?.. Наверное, все-таки – выжить… Я ведь специалист по выживанию, а не по благотворительности ценою собственной жизни… Но тут – вопрос принципиальный: сердце… Чувствую – не могу, язык не поворачивается попросить его о том, что станет причиной его страданий и страданий его близких. Опять-таки – грех на душу брать…
Короче, не стал я его ни о чем просить. А демон шепчет: “Придурок ты, Голтис. Третий шанс упустил. Все. Других не будет”.Только я чувствую внутри – торжество. Каждое мгновение жизни – мгновение выбора… И я умом, вроде бы понимаю: конец мне, глупо – от всех предоставленных судьбой возможностей отказался… Но сердцем чую: правильно. Самый главный выбор – выбор самого себя – я сделал все-таки верный… Вообще-то я ведь грешник еще тот… За мною столько всего тянется – и по “мирной” жизни, и еще из тех лет, когда с чужими сэнсэями и всякими разными бойцами дрался, и когда в спецназе служил… Новые грехи мне ни к чему… Так что все правильно. И будь, что будет. Бог не ошибается.
Опоздали мы на пятнадцать минут. Ашхедов друг уже сменился и уехал, а на дежурство заступил другой следователь. С ним Ашхед договориться не мог… Пожали друг другу руки, обнялись на прощание. Ашхед сказал: “Все, Голтис, больше от меня ничто не зависит. Пусть теперь тебе твой Бог помогает”.
И посадили меня в самую настоящую иранскую тюрьму. Сначала в зиндан. В камеру смертников уже потом перевели. Зиндан – это глубокая яма. Метров восемь глубиной. С меня сняли все, что на мне было надето, кроме креста нательного и талисмана, который я всегда на шее ношу. Вот. Сижу в яме, мне туда время от времени воду на веревке спускают, еду какую-никакую… Ну, и на допросы поднимают… О допросах рассказывать не буду – приятного мало. Технология дознания у них со времен средневековья мало изменилась, разве что немного техническими новшествами обросла… Если начну рассказывать, как допрашивали – вы о них совсем плохо думать будете. А они ведь по сути правы были – я для них был страшный негодяй, шпионил в пользу злейшего врага… Я их даже зауважал – искренне зауважал, хоть и мучили изрядно – чувствовал, что судьба родины им и впрямь не безразлична, и враг народа для них – личный враг… Ну, а допрашивали… Как умели, так и допрашивали. Они ведь были абсолютно убеждены в том, что я – американский разведчик, а задание – снять кусочек железной дороги и пару опор высоковольтной линии для подготовки диверсий. Все остальное – красивости все, природа, люди, животные – не более, чем камуфляж… Так что допрашивали, прямо скажем, не без пристрастия. Да… Приятного мало…
А что у них в допросном арсенале было из технических новшеств?
Ну, скажем, морозильная камера. Именно благодаря ей, кстати, меня перевели из зиндана – места, где до казни “складируют” откровенно отстойных негодяев, в “приличную” камеру, где ожидают суда “тройки” и неизбежно следующей из него смертной казни персонажи изрядно провинившиеся, но признанные правоверными.
Да… Вот… Сижу в яме… Поднимают на очередной допрос и заводят в морозильную камеру. И дверку железную за мною – хлоп – и запирают… Сижу в камере… Не голый, правда, – в майке и штанах. Температура где-то градусов двадцать-тридцать мороза. Я понял, что сделать ничего не могу – придется сидеть в этой камере столько, сколько они захотят меня там держать. Смирился и стал молиться… И так мне хорошо сделалось – прямо жарко даже. А они сквозь обогреваемые окошки за мной наблюдают. Часов шесть-семь держали. А мне даже хорошо. Представил себе, что я на воле, где-то в Антарктике… Сижу в морозильнике – и мне тепло. Даже мурашек на коже не было. А когда вывели меня оттуда, то первым делом спросили: “Что это было? Твой Бог?” Я ответил, что да – Он самый.
После этого они меня явно зауважали и обратно в яму загонять не стали. “Верующий, – говорят, – хорошо…” И перевели меня в люкс-камеру для приговоренных… Провели по коридорам, железными дверями погрюкали, открывается очередная дверь, и тут мне в нос – запах такой, что я чуть не упал. “Все, думаю – спекся. В яме-то хоть воздух свежий более-менее есть. А тут – явно душегубка какая-то…” Для меня ведь воздух затхлый – хуже нет. Я дома в Киеве зимой балконную дверь открытой часто держу, потому что воздуха свежего в квартире не хватает…
Дверь за мной захлопнулась. Снимаю повязку с глаз и вижу, что нахожусь в крохотной комнатушке – типа конуры – без окон и каких-либо других признаков вентиляции… Свежий воздух попадает в камеру только тогда, когда открывается дверь из коридора. Дышать нечем абсолютно, чувствуешь себя рыбой, которую из воды вынули и на песок уронили. И я понимаю, что вот теперь буду медленно умирать. Никаких нар, естественно, нет и в помине. Дали тонкую войлочную подстилку – на бетонном полу спать – что ж, и на том спасибо. И закрыли дверь…
Народу в камере – двенадцать человек мусульман, я – тринадцатый – христианин. Как в кино, честное слово… “Да, – думаю, – нескладуха…” Совсем я здесь чужой… И в глаза им всем по очереди смотрю. И вижу – ничего подобного, не чужой я здесь. Все они – такие же смертники, как и я, а перед лицом смерти – сами понимаете… И еще вот что я увидел – нет среди них ни одного плохого человека… У всех глаза – ясные и светлые…
Конечно, тюрьма-то – не уголовная…
Да, тюрьма к ведомству госбезопасности относится…
А по линии ведомства госбезопасности да еще и в стране с диктаторским режимом – понятно кто проходит… Преимущественно… Чья диктатура – вряд ли имеет существенное значение – коммунистическая, национал-социалистическая, исламская, монархического толка… Или просто банановая – не важно…
Да, пожалуй…
Ладно, отвлеклись мы слегка… Рассказывай, что дальше было…
Минут пять мы с ними друг на дружку глядели, а потом я почувствовал: приняли они меня в свою предсмертную стаю, признали своим – таким же, как они…
Один из
